火

Чиркнула зажигалка, и к закопчённому низкому потолку потянулась тоненькая струйка табачного дыма. Длинноволосая брюнетка устало откинулась на спинку кресла, положила ноги на захламлённый туалетный столик и медленно, с наслаждением затянулась. Десять минут у неё есть, целых десять минут – как раз хватает выкурить сигарету, ни о чём не думая, только неспешно наблюдая за клубящимся дымом.

- Грета, ты готова? – раздался снаружи нервный мужской голос.
- Уже иду!

Девушка сделала быструю затяжку и отшвырнула окурок. Плеснула тёмной жижи из бутылки со стёршейся этикеткой в один из стаканов, стоявших на столике, и решительно включила подсветку у зеркала. Опять никчемушная спешка.

Выровнять тон, затем подводка, тени, тушь: на узком бледном лице сверкнули огромные глаза, в тёмной глубине которых затаились лиловые блики. Сделать глоток, закашляться – куда же без этого? Скрыть за бледной помадой полные яркие губы. Бросить ещё один взгляд в зеркало, поправить лиф и пояс («ну что ему ещё надо, до выхода полчаса…»). Расчесать и наспех сбрызнуть лаком волосы. Вроде всё.

Девушка схватила вещи, лежавшие на полу у двери, и выскользнула наружу. Там уже переминался с ноги на ногу невысокий плотный человечек.

- Ты говорил, полчаса. У меня есть полчаса, Адольф.
- Ну Грета… Мари не успевает. Ты же уже готова.

Брюнетка только кивнула и двинулась в сторону узкого тёмного прохода, мельком подумав, что её собеседник даже не представляет, насколько и к чему она готова. За зеркалом в гримёрке её ждали документы и немного денег – как раз хватит на дорогу. Так что сегодня – её вечер.

Зал и сцена утонули во тьме. Зрители негромко переговаривались между собой, и к арене с трибун стекал равномерный плотный гул нескольких сотен голосов. Предыдущий номер закончился несколько минут назад, и люди хотели продолжения, сами, впрочем, не подозревая, что именно последует, но были готовы.

Плеснула флейта. Замолкла, словно смыв своим звуком людские голоса. Повисла тишина. И уже в этой тёмной тишине потекла мелодия. Сопровождая звук, в темноте арены сверкнул огонёк. Появился на миг, зависнув над полом, словно художник, пробуя кисть, оставил первый мазок. Затем второй, чуть увереннее, проводя его наискось к первому. Звук задрожал, и будто сам по себе засветился изгиб женской фигуры, обманчиво застывшей между двумя огнями. И последним отсветом, от колена и дальше вниз, сверкнуло лезвие меча.

Звучание флейты оборвалось, и, прячась за стук сердца, мелодией всецело завладели барабаны, задавая свой ритм, то замедляясь, то ускоряясь. Следом за ними двигалась девушка, танцуя с клинком и фонарём, ни на миг не застывая, и казалось, что в чёрном круге арены пляшет живое пламя, то взлетая вверх, то практически скрываясь из глаз. Барабаны всё ускорялись и ускорялись, и движения танцовщицы слились в непрерывное написание огненного знака.

Достигнув пика, звук оборвался, и с ним погас и огонь. Когда в зале вспыхнул свет, сцена была уже пуста, и гром аплодисментов рухнул в пустоту.

- Восхитительно! Как всегда, восхитительно, Грета! – кудахтал Адольф. Девушка, торопясь к гримёрке, рассеянно кивала, мол, знаю, знаю. Наконец он отстал, и Рей, которую здесь называли Гретой, осталась одна.

Захлопнув за собой дверь комнаты, она быстро сменила сценический костюм на обычную одежду и поторопилась достать свои вещи из схрона. Она была одна, но в любую минуту могли вернуться девчонки. Во рту пересохло, хотелось спать и курить, или просто без затей упасть – и не вставать, пока не поднимут, но у танцовщицы на этот вечер были другие планы. Забрав небольшой пакет, она вышла из комнаты и направилась к выходу на улицу, приветливо улыбаясь каждому, кого встречала. Она и раньше выходила вот так, после своего номера, на улицу – подышать воздухом или купить выпивку, к которой пристрастилась на этой работе. Её никто не остановил.

Было уже поздно, и автобусы уже не ходили, однако такси она поймала быстро.
- В храм Хикава.

До окончания представления оставался ровно час. Дорога в один конец занимала не более сорока минут.